Версия для печати

Уэлен — крохотное селение на самом северо-востоке Чукотки. Единственная его улочка вытянулась вдоль узкой галечной косы — небольшой полоски суши, с трех сторон окруженной холодным Чукотским морем.
Издавна уэленцы — чукчи, эскимосы — славились как отважные морские охотники, бесстрашные добытчики моржей.
В давние времена от удачной охоты зависела жизнь северного народа.
Морские животные давали пищу, жир для жирников. Кожей моржа накрывали яранги и обтягивали байдары. Из кишок шили непромокаемые плащи. Из клыков мастерили наконечники к стрелам и копьям, костяные очки с узкими прорезями, которые защищали глаза от сверкания снега. Из зуба вытачивали рыболовные крючки, острые иглы, гребни для женщин.
Нынче все необходимое можно купить в магазине. Но морская охота по-прежнему насущная потребность: печень, мясо зверей, обитающих в море, содержат много ценных, полезных для организма человека веществ, витаминов.
Шкуры, в первую очередь нерпичьи, высоко ценятся на мировом рынке, моржовый клык, расписанный мастерами Уэленской косторезной мастерской, с удовольствием приобретают для своих коллекций знаменитейшие музеи мира.
Вот почему охотники испокон веков самые уважаемые люди в селе. Вот почему древний промысел и сегодня одно из основных занятий северян.
«Хочешь побывать на моржовой охоте? — спросил меня старый эскимос Тагьёк. — Завтра пойдем».
Но мне не повезло. Ночью, откуда ни возьмись, на побережье приполз туман. К утру все вокруг: село, море, прибрежные скалы — было окутано белой плотной пеленой. Почти неделю висела она потом над Уэленом. Почти неделю охотники не выходили на промысел. Невидимое в тумане, тяжело вздыхало море. Вряд ли кто-либо ждал ясного дня с большим, чем я, нетерпением: уж очень хотелось побывать на морской охоте!
Каждый день приходила я к Тагь-ёку в косторезную мастерскую. «Коо» — «Как знать», — отвечал он на мой вопросительный взгляд. И кивал на окно, за которым в густом молоке тумана нельзя было разглядеть даже соседний дом. Тагьёк чувствовал себя виноватым. Будто от него зависело, какой погоде быть нынче на самом северо-востоке Чукотки. Он смущенно качал головой, провожая меня до двери. На несколько минут задерживался на крыльце, прислушивался к вздохам моря и снова повторял свое: «Коо». Вот уж правду говорят: «Терпение — главная добродетель путешественника на севере...»
Туман исчез так же неожиданно, как появился. Незваный гость, спутавший планы, столько дней портивший настроение, убрался восвояси, словно его и не бывало.
Чуть свет я прибежала на берег. И оказалось, вовремя: охотники, помогая себе криками, сталкивали вельбот на воду. Удивительная особенность у этих людей: никогда чукчи и эскимосы не договариваются заранее о времени выхода на охоту — они чувствуют нужный момент и, - как по команде, собираются на берегу.
Уэлен еще спал, когда вельбот, разрезая носом тугую воду, вышел в море, направляясь к мысу Дежнева, традиционному месту охоты.
Сейчас, когда впечатления улеглись и оформились, думаю: само это путешествие вдоль северного берега не менее волнующе и памятно, чем охота, ради которой мы отправились в путь.
Был конец августа. Время бархатного сезона на теплых южных морях. Здесь же чувствовалось: скоро зима, в любой день в воздухе могут закружиться белые хлопья. Дул не сильный, но холодный ветер. И если бы не заботливый Тагьёк, который прихватил для меня тулуп, плохо пришлось бы мне под леденящими порывами.
Не знаю, какие чувства испытывают немногословные, невозмутимые уэленцы, ежедневно видя мрачную, дикую красоту чукотского побережья. Меня же она потрясла и очаровала. Хаос камня, головокружительные отвесные скалы, глубокие узкие ущелья, пенные стремительные водопады... Должно быть, немало поработали и вода, и ветер, чтобы придать северному берегу такой — одновременно пугающий и восхищающий — вид. В распадках лежал снег, не успевший растаять за короткое полярное лето. Кое-где скалы отступили от берега, и зеленые волны лизали гальку превосходных пляжей. Но купаться тут не решится никто: ледяная вода Чукотского моря не для купания.
Огромный птичий базар, расположившийся на прибрежных черных скалах недалеко от Уэлена, прямо-таки оглушил нас криками тысяч птиц. Потревоженные шумом моторов, они слетели с насиженных мест и, опустившись на воду, что есть сил колотили крыльями, крича на разные голоса. Брызги летели во все стороны, сияли и переливались в лучах солнца. Вельбот быстро миновал птичье царство, и его возмущенные хозяева успокоились, вновь заняли на скальных выступах свои наблюдательные посты.
Я еще не успела прийти в себя от увиденного, а уж новое зрелище: на небольшом песчаном пятачке, зажатом среди гигантских валунов, лежбище моржей.
«Зверь, на земле невиданный и облика дьявольского», — писали о морже английские моряки, впервые увидев его. Странным покажется их мнение. Где он, «облик дьявольский»? Добродушнейшее животное. Усатая пучеглазая морда удивленно-наивна. Большущая жирная туша — иные особи достигают 4 метров в длину, а весом бывают до 2 тонн — беспомощна и неповоротлива. Но в момент опасности он и впрямь производит устрашающее впечатление. Вмиг подбираются все мышцы, рыхлая расплывающаяся туша становится сбитой, крепкой, как монолит. Круглые небольшие глазки наливаются кровью, воинственно подняты острые клыки. Вид у животных в такие минуты весьма свирепый.
На лежбище же они чувствуют себя в безопасности. Издали увидела я рыже-буро-коричневые туши, лежащие вплотную друг к другу. Пожалуй, тот самый случай, когда яблоку негде упасть. Мы видели, как выбравшемуся из моря могучему моржу, чтобы расчистить себе место, пришлось пустить в ход длинные мощные клыки. Потревоженные им звери ткнули обидчика такими же сильными, как у него, клыками, рявкнули и опять уснули, уронив головы на бока соседей. Заметила я и маленького моржонка, задумавшего пробраться к воде прямо по спинам сородичей. Не повезло ему: разбуженная неуклюжим малышом сердитая моржиха шлепнула его ластом. Он, обиженно хрюкая, заспешил к матери, которая на мелководье шелушила ластами ракушки, доставая из них моллюсков. Неподалеку два молодых моржа спорили за право улечься у большого черного камня. Вельбот резко повернул в открытое море. Охотятся местные жители гораздо дальше. Берегут покой лежбища, чтобы не испугать животных шумом. Иначе уйдут моржи и не вернутся сюда никогда — не будет ценного зверя в прибрежных водах. Старожилы Чукотки могут припомнить такие случаи. Мне рассказывали, как на мысе Шмидта по вине молодого вертолетчика, из любопытства слишком низко пролетевшего над лежбищем, погибло много животных. Испугавшись громкого треска, они в панике бросились к воде, давя друг друга. На суше остались десятки погибших зверей, а те, которые спаслись, покинули это место навсегда...
Вельбот шел быстро и легко. Тагьёк в бинокль высматривал добычу. Его друг, загорелый, черный от полярного солнца эскимос Вакат, сидел на руле — вел наше судно по нужному курсу. Тагьёк и Вакат — потомственные охотники. Оба родом из древнего эскимосского селения Наукан. В 50-х годах жители переселились в более крупные, удобно расположенные села, где легче было налаживать новую жизнь. Но память о Наукане жива. И не только среди тех, кто там родился, жил. На Чукотке знают: из селения вышли лучшие косторезы, сказители, танцоры — основатели национального искусства. Науканцы издавна слыли опытнейшими добытчиками зверя на всем побережье. Это они в давние времена стали зачинателями морского промысла.
Мы проплываем мимо оставленного селения. Диву даешься, как жили люди на такой крутизне, на почти отвесном скалистом склоне! Говорят, зимой они приделывали к обуви специальные крючки-«кошки», иначе на скользкой круче ходить было невозможно. Да и ветер запросто мог снести в море.
С грустью смотрели Тагьёк и Вакат на берег. Там еще остались следы землянок — «нымлю», — в которых они жили. На прежнем месте стоят гигантские ребра гренландского кита. На крохотной площадке возле них собирались науканцы в ответственные минуты жизни, когда надо было всем селением принимать какое-либо решение.
В начале века рядом с Науканом русские моряки поставили деревянный крест в память о Семене Дежневе, открывшем для России эту суровую и прекрасную землю. Позднее был сооружен маяк и бюст первопроходца. Памятники и маяк видно издалека. Суда, идущие Великим Северным морским путем, подают на траверзе Наукана короткий приветственный сигнал-гудок: благодарные потомки помнят о доблести первооткрывателей.
Кроме Ваката и Тагьёка в лодке два молодых зверобоя — Михаил Гоном и Леонид Анос. Им повезло с наставниками. Всю дорогу парни внимательно следили за действиями стариков. Но и собственные обязанности не забывали — обеспечивали бесперебойную работу моторов. Тагьёк, отрываясь от бинокля, нет-нет да и поглядывал в их сторону. И улыбался своим мыслям. Наверное, он думал о том, что совсем скоро приедет в отпуск сын Яков и, конечно же, первым делом отправится с ними на промысел. В письмах он часто вспоминает те годы, когда с отцом ходил в море за зверем. Хороший получился бы из него охотник. Но вышло так, что профессия у Якова другая. Он артист. Солист чукотско-эскимосского ансамбля «Эргырон». Объездил весь мир. Кстати, и сам Тагьёк танцор каких поискать. Даже автор нескольких танцев, исполняемых различными национальными ансамблями Чукотки. Лет пять назад выступал на сцене Кремлевского Дворца съездов в концерте участников художественной самодеятельности страны. Танец «Охота на байдаре» тогда очень понравился зрителям. Любят его и односельчане. Неудивительно: ведь танцевальная картинка — точный, захватывающе интересный рассказ о морском промысле, о зверобоях. Кто лучше Тагь-ёка может поведать об этом! Яков тоже исполняет сочинения отца. Скорее бы приезжал — то-то будет радость многочисленному семейству Тагьёка! Мать — старая Аяя — уже сшила ему новый охотничий костюм. Есть в чем выйти в море.
Михаил Гоном и Леонид Анос — ровесники Якова. Тагьёк и Вакат относятся к ним, как к сыновьям, с доброжелательной строгостью. По мелочам не опекают, указаний не дают, но в нужный момент всегда придут на помощь — поддержат, научат. Несмотря на большую разницу в возрасте, эти четверо охотников похожи между собой: спокойны, неторопливы, дружелюбны. Сочетание опыта и молодости. Удача постоянно сопутствует бригаде — никогда не возвращается она в родное селение без добычи. Впрочем, я убедилась: у подобной удачи немало составных.
К примеру, охотники отлично знают берег — каждую скалу, расщелину, выступ: где особенно большие птичьи базары, где самый сильный прибой, где может неожиданно сойти лавина, начаться камнепад... Поэтому так уверенно вел вельбот Вакат. Его мастерство сыграло во время охоты немаловажную роль. Таков лишь один штрих к удаче. Вообще же их премного.
Мне необыкновенно интересно было наблюдать за происходящим вокруг. Низко над нашими головами проносились утиные стаи. Впередсмотрящий — Тагьёк — вдруг широко улыбнулся и показал рукой на берег: «Умка!» В распадке между сопками бродил белый медведь.
Полно жизни и море. То ближе, то дальше время от времени появлялся китовый фонтан, даже несколько — киты играли, шли вдаль своей китовой дорогой. Неожиданно у самого борта выныривала любопытная нерпа...
Как тут не вспомнить сказки бабушки Эмун, одной из старейших жительниц Уэлена! По ним выходит, что морские животные — родственники, братья северного народа. Чукчи и эскимосы испокон веков так и считали и всегда очень заботливо относились к животному миру холодных морей.
«Был один человек, — слышался мне глуховатый, как бы надтреснутый, голос Эмун. — Много нерпы брал. Не надо ему, а стрелял. Жадный. Верхние люди (боги. — Е. М.) наказали его. Забрали жену. Везде искал охотник. Не находил. Раз голос слышит: «Иди на припай — там твоя жена». Прибежал. Видит: нерпы вылезли из моря — дышат воздухом. Понял охотник: одна из них — любимая жена. Спрятал стрелы. Больше никогда не добывал лишнего. Верхние люди сжалились — вернули жену».
Нравоучительную сказку о жадном охотнике знают в Уэлене все. И четко выполняют ее заповедь: лишнего не бери.
Нет у морских охотников азартной страсти — подстрелить любого зверя, попадающего в поле зрения. Охота для них не потеха — работа, четко спланированная с учетом потребностей селения.
Ежегодно приезжают в Уэлен зоологи, чтобы изучать жизнь животных, наблюдать их в естественных условиях. Местное население оказывает ученым большую помощь.
Настороженный жест Тагьёка, сигнал: внимание! Прямо по курсу вельбота, чуть покачиваясь на волнах, высунув из воды усатую клыкастую морду, спал морж. Выключив моторы, пошли к нему на веслах.
Ох и хитрым оказался этот старый матерый морж! Быстро проснулся, почувствовав приближение людей, ушел вглубь. Но Вакат, безошибочно угадав его движение под водой, направил вельбот туда, где он через несколько минут вынырнул. Этому охотники учатся с детства: здесь нужны и наблюдательность, и знание повадок обитателей моря — именно так обеспечивается удачный промысел.
Загремели выстрелы. Тагьёк стремительно метнул гарпун.
Все произошло очень быстро. Постороннему человеку покажется: без труда. В действительности взять моржа на воде чрезвычайно сложно. Мастерство гарпунера заключается в том, чтобы загарпунить животное моментально — как только прозвучали выстрелы, ни секундой позже.
Следующему моржу в море удалось от нас уйти. Зато сразу же на берегу заметили другого. Огромный зверь лежал недалеко от воды на гальке, подставив солнцу рыжий с сиреневым оттенком бок и жирный загривок, весь в шишках-нашлепках.
Вельбот неслышно ткнулся носом в берег. Но морж-«шишкарь» услышал. Вскинул голову, выставил вперед мощный длинный клык. Вместо второго торчал обломок. Видно, не единожды клыки были его оружием, не раз спасали ему жизнь. С поразительной для гигантских размеров и веса легкостью зверь бросился к спасительной воде. А когда охотники отрезали дорогу к отступлению, он, издав страшный гортанный крик, вдруг стремительно повернул к ним. Михаил и Леонид, оказавшиеся прямо перед разъяренным зверем, не растерялись. Меткими были их выстрелы. «Тэгмечинки» — «Очень хорошо», — похвалили старики — Вакат и Тагьёк.
После того как добыли еще одного моржа, Тагьёк подвел итог. «Неплохо оморжились», — сказал, цепляя очередную тушу к вельботу.
В языке у эскимосов нет понятия «убить зверя». По поверью, их не убивают — они сами приходят к человеку в гости. Про охотника говорят: «онерпился», «оморжился», «омедведился».
Раньше после удачной охоты полагалось выполнить особый обряд. Приходил глава семьи с промысла, хозяйка встречала у яранги с ковшиком воды. Вначале «поила» убитого зверя, потом пил охотник, остатки воды выплескивались в сторону моря — на удачу. С убитым животным были ласковы, его просили не сердиться, бросали в море или в тундру клок шерсти, кусок мяса, приговаривая: «Ты погостил у меня, теперь возвращайся к себе, но меня не забывай — заглядывай почаще». Сделав остановку, разделали моржей. Причем очень быстро. И, напившись крепкого, почти черного чая, взяли курс на Уэлен. За чаем говорили о том, какой смертельно опасной была охота в море несколько десятилетий назад. На промысел выходили на кожаной весельной байдаре. С единственным оружием — гарпуном. Часто охотники не возвращались домой. Теперь у них есть вельботы с мощными моторами, надежное огнестрельное оружие. И все же Опасность сопровождает их постоянно. Вспомнить хотя бы свирепого моржа, которого подстрелили Михаил и Леонид. Охотники рассказывали другие, похожие истории.
Но особенно опасна встреча с одиноким моржом — кеглючином. О нем на Чукотке ходят страшные истории. Злобный, хищный зверь сеет вокруг себя смерть — убивает и сородичей, и людей, нападая на вельботы. Он жесток и коварен. А все оттого, что в детстве остался без матери,— то ли она потеряла его, то ли ее убили охотники. Печень кеглючина ядовита. У него огромные мощные клыки. Даже белый медведь, самый сильный зверь северных широт, боится его.
Вот почему сила, ловкость, мужество, хладнокровие — главные достоинства охотника. Эти качества чукчи и эскимосы развивают у своих детей с малолетства. Заставляют мальчишек взбегать на холм, держа в руках тяжелый железный лом, бегать по прибрежной гальке, волоча за собой на ремне какой-либо груз. Учат долго обходиться без воды, пищи, быть терпеливым к холоду. Так воспитывается будущий морской охотник.
Обратный путь занял больше времени: вельбот сидел в воде низко, двигался медленно. Я, как и охотники, с нетерпением ждала, когда покажется Уэленский маяк.
Возвращение охотников с большой добычей всегда волнующее зрелище. Давно повелось: встречать их на берег приходят не только родственники — все, кому нужно мясо, кожа. Прошли те времена, когда благополучие чукчей и эскимосов зависело от удачи на охоте. Но обычай сохранился. Нас тоже уже ждали...
На следующее утро события минувшего дня казались мне каким-то невероятным приключением. Должно быть, так они будут вспоминаться долго.
Погода окончательно прояснилась.
Правда, синоптики обещали ее скорое ухудшение. Поэтому все, кому нужно было выехать из селения, срочно собрались в дорогу, благо и оказия подвернулась: ночью на рейде Уэлена встал теплоход «Чернышевский», который доставил сюда свежий картофель, к вечеру он уходил в бухту Лаврентия.
Засобиралась и я. Времени оставалось в обрез. А мне хотелось еще раз повидать охотников — пожать им на прощание руки, пожелать удачи.
Искать их долго не пришлось: на берегу моря они осматривали вельбот и тепло, дружески простились со мной. «Приезжай, — пригласил Тагьёк. — Весной приезжай. Лед будет. Хорошая охота опять будет. Понравится».
Через час я смотрела на Уэлен с борта теплохода. Размышляя о судьбе удивительного селения, о своих новых знакомых, полюбившихся мне людях, наблюдала извечную для этих мест картину: со стороны мыса Дежнева медленно шел вельбот, на берегу ждали односельчане. Женщины, приставив руку козырьком к глазам, следили за его приближением. Мужчины, сидя на корточках, курили, наметанным взглядом определяя на расстоянии размер добычи. Даже неугомонные мальчишки побросали свои дела, прибежали встречать зверобоев. И конечно, привели с собой чуть ли не всех сельских собак.
«Морскими охотниками были деды и прадеды уэленцев, — подумалось мне. — Морскими охотниками становятся их дети и внуки, выбирающие из многих профессий эту трудную, опасную работу. Значит, во все времена будет идти по побережью слава об отважных добытчиках морского зверя с Берингова пролива».

УЭЛЕНЦЫ