МЕРА ОНДРЕЕВОЙ СИЛЫ
 Мужики сидят на кряжике. Промеж них — разговор: «Нету меры Ондреевой силе!» &m ...

ПАМЯТНИК ПАРТИЗАНСКОЙ СЛАВЫ
 Четыре десятилетия прошло с того времени, как закончилась Великая Отечественная войн ...

БЕРЕЗЫ-БЛИЗНЕЦЫ
Когда будете зимой в лесу, обратите внимание, что березы часто растут не одиночными д ...

СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ РЫБЫ
 Таким образом, мы можем проследить историю Берингии на протяжении нескольких десятко ...

ВОЗВРАЩЕНИЕ ФРАМА
 До белого континента — Антарктиды оставалось еще более четырех месяцев безоста ...

ПОЗИТИВНОЕ ВИДЕНИЕ МИРА В 85 » О СТРАНЕ И МИРЕ » ВЕПССКИЕ ОРНАМЕНТЫ

ВЕПССКИЕ ОРНАМЕНТЫ

«Так ведь мы эта самая чудь и есть», — сказал белоголовый дедушка и повернул кран самовара. Зажурчал самовар, как родничок, тугая серебряная струя забилась в моей синей чашке.
 Вот так же, бывало, чаевничая, записывал я предания и в нежном нашем Заонежье, и в суровом Поморье. Сквозь лесные дали Пудожского края пришел я в сказочно живописное Каргополье, где в меловых скалах струится лебединая река Онега, пошел дальше, навстречу утренней заре. И всюду встречались мне легенды о «чуди белоглазой». То это были робкие подземные жители, то свирепые воинственные великаны. А там, за Уралом, в селении зырян-оленеводов, молодой зоотехник поведал мне о чуди—чудо-мастерах медного литья. Отлитые ими фигурки воинов с головами лосей еще находят на местах древних городищ.
 Поморы — прославленные русские северные мореходы — рассказывали мне о недавних якобы нападениях чуди, вооруженной луками, стрелами с костяными наконечниками, на корабельных людей, сошедших на берег, вот, пресной воды у родничка набрать!
 А тут ласковый с льняной бородкой старичок на мой вопрос о легендарном северном народе подвигает мне голубую с золотистым ободком чашку: «Мы вепсы, чудь, так нас называли еще на моей памяти... Топленого молока хочешь?»
 Ученые-этнографы установили, что предками современных вепсов была летописная «весь», упоминаемая в первом своде русских летописей — «Повести временных лет» — как дружественный, союзный славянам народ.

Подробнее



О ЧЕМ КЛИЧУТ ЖУРАВЛИ

«Клинг! Клинг...»
 Когда высоко в небе кричат журавли, грустно становится людям. Почему это? Бабушка наша забыла счет своим годам, но про журавлей — знала!
 — Деды наших дедов пахали землю помягче этой. Солнце над ними было поласковей. Хорошо родилась рожь на песчаных запольях, греча на пожогах, горох да бобы на глинистых местах. Летом — уследи! — кувшинки поднимутся на воду: пора сеять ячмень на раскорчеванных лесных нивках. Шесть недель прошло — запирай ячмень в закрома. А там и кузнечик застрекотал, — значит, рожь поспела. Вот и овес усы отрастил — снова на пороге осень.
 Совсем доспел в то давнее лето ячмень. Но увидел однажды мужик: примяты колосья! Рассердился: «Я лес корчевал, нивья пахал... Словлю вора!» Пошел с сыном.
 Заря вечерняя сокрылась. Сумерки пали. Рыба повернулась к озеру головой, к берегу хвостом — полночь! Тут плесканье крыльев раздалось, щелканье клювов: села на нивья хлебные станица журавлей. Притихли мужик с мальчонкой-сыном, затаились. Стали журавли по полю гулять, стали ячмень клевать. Пляшут, хороводы водят — как девушки плывут-переступают, как парни притоптывают, вот диво-то! Нагулялись, наклевались — головы под крылья положили, спят...
 У мужика страх-наваждение прошло. Кидает сыну конец веревочный: «Держи крепко-накрепко!» Сам журавлей вяжет — одного за шею, другого за ногу, третьего... а седьмой-то, старый вожак, он не спал! Крылами всплеснул, клювом сщелк-нул: «Просыпайтесь, вольные!» Кинулся было к сыну мужик, да куда там. Крепко держал веревку мальчик. Высоко в поднебесье несли его птицы. Глядит паренек-то этот, горемычная голова: леса внизу все темнее, поженки и пашни все меньше. Машут крылами журавли! Несут паренька в подсиверну сторонушку.

Подробнее



БЕЛЛЬ

 — Говорят, дивный сын родился у молодых, первых ижанда и эми. Он родился — и на ноги встал, как лосенок лесной. Льняную рубаху мать вышила ему узорами — цветами и травами, следами зверей и птиц. Отец пел сыну охотничьи суровые песни. Мать сказывала ласковые сказки. Знал малый голоса птиц, говор деревьев, шепот лесных духов. Но сам —молчал. У него не было языка, такой родился.
 Есть летом день, когда потайным цветом зацветает Лесной цветок. Пошел отец — так далеко ушел он, что и охотничьим чутким ухом не слышно ему пение петухово. Искал Лесной цветок черной ночью, с заклинаниями. А как нашел, вырыл его крепкий сладкий корень. Только поднес сын волшебный корень ко рту — заговорил, запел мальчишка! Удивился отец: «Не родник ли это плещет в ночи? Не Онего ли поет?» Поднял голову: «Не журавли, не лебеди ли это кличут?» Сладка, с голосами леса схожа речь сына.
 «Как это зовут? Как назвать то?» — указывали мать и отец и на ромашку в поле, и на звезду в небе, и на лосося в стремнине вод. Все называл сын, всему давал имена. Новые, звонкие ковал он слова.

Подробнее



ОХОТНИЧЬИ РАССКАЗЫ

 Ведет, зовет меня дорога по вепсской земле. Вьется проселком, оборачивается тропкой лесной...
 Вот высокий дом на горке-кряже. Под горушкой у речки — баня. Рядышком с крыльцом — крохотная часовенка с предмостьем, с луковкой над крутой низенькой кровлей. Обычная вепсская усадьба. Во дворе я приостановился и принялся зарисовывать старинной работы детскую коляску — «лапсентелегайне», — расписную, с точеной оградкой кузова. Белоголовый малыш гулял неподалеку.
 Молодой вепс вышел на крыльцо с двустволкой, одной рукой поднял ружье и выстрелил не целясь. По ветвям березы прошумел и грянулся оземь большой серый ястреб.
 «Терве! — поздоровался со мной стрелок. — Вишь, над цыплятами кружил, разбойник... А за мальца ты напрасно испугался. Наши ребята сызмалу выстрелов не боятся». Да, вепсы — настоящий лесной народ. У карелов, у русских северян бытуют предания о силачах, удачливых охотниках. Стал я искать такие рассказы у вепсов — и здешние старики вспоминали охотничьи обряды, приметы. В деревне Горнее Шелтозеро я познакомился с Иваном Дмитриевичем Федосеевым. Многое было услышано от него — охотника и памятливого человека.

Подробнее



ОНДРЕЙ СИЛУ ОКАЗЫВАЛ

 В деревне Сюрьге жил у отца с матерью молодой Ондрей. Вот уж стеснительный был — девушка красная! При нем лишнего слова не скажи. На крещенский праздник разыгрались ребята, толкнули его — не ворохнулся. Стоит, смеется. Стали с разбегу толкать здоровенные мужи-чинья — стоит, как, скажи, столетняя сосна! Глазами хлопает, сам себе удивляется. Ондрей силы своей и меры не ведал.
 Было: с Ошты до Вознесенья ехал купец. Тройкой коней гордился, чванился: «Берегись, зашибу!» Ондрей мимо проходил. «А буде хочешь, так сдержу лошадей». Богач по тройке вперехлест кнутом ударил, сапогом по земле чертит: «Ах-ха-ха! Сдержи!» Остервенел, бьет по кореннику и раз, и другой раз. Держит тройку Ондрей, в дорогу по колено врос. Рассыпались сани — у Ондрея в руках только спинка санная осталась. Ондрей стоит, тонкую роспись санную рассматривает. Понимал в красоте. А тут из синь-сугроба крик и зык: «Охти мнешенько-о» — «Ну! запуталась курица в отрепьях». Пришлось Ондрею тащить купца из сугроба. Тоже, знаешь, подвиг немалый: купчина-то был многопудовый.
 Ондрей — славутный охотник. На медведя с рогатиной ходил. Наша вепсская рогатина — копье с граненым наконечником. У шейки рожна — стальная поперечина, а то ведь достанет зверь охотника когтистой лапой. С таким копьем еще на нашей памяти в лес хаживали. А Ондрей зверя не колол, он шкуру медвежью жалел. Он перед зверем повинится: прости-ко, мол, батюшка! — да и обоймет его накрепко, копье за медвежьим хребтом перехватит, принажмет — из зверя и дух вон, вот што, парень...
 Вот, случилось! Ондрей лося убил. Не совсем убил — насмерть ранил. Лось далеко бежал, Ондрей за ним неотступно на лыжах. Ондрей ведь такой был: поест и уйдет на много суток в лес, с собой еды не берет. Спит в лесу, у нодьи. Нодья у нас — костер охотничий: два бревна берут, подтесывают их, одно к другому кладут. Щепки меж бревен запалят, смолье зажгут — так целую ночь и живет огонь. Охотник на хвое нежится.
Старики, которые охотники, похва-лялися: мы-де любим огонь живой, не запертый, нам-де в избе маятно, душно, тошно!
 И Ондрей так: день бежит за лосем-то, а ночью у нодьи спит. Потом опять по следам бежит, поспешает. Лежки лосиные видит. Вот за Кушле-гой пошли леса незнаемые, места чужие.

Подробнее



ОХОТНИЧЬИ ПРЕМУДРОСТИ

 На охоте Ондрей воспоминал охотничий обычай и свычай.
 Он ружье свое по весне омывал горячей сорочьей кровью. На иванов день, говорят, находил волшебный папоротников цвет, оттого открыт ему был язык зверей и птиц, понимал он.
 На белку Ондрей капканы вбивал в ствол дерева, наживлял их пахучими сушеными грибами. На куницу — знал!— надо в капкан сунуть сорочье гнездо. На выдру идешь — и ты капкан в воде обустрой. Но хитрее всего ставил Ондрей капканы в снег! Подсмотрели наши старичонки из-за горелой лесины: вот он, Ондрей, ямку лопаткой выроет, капкан наставит, насторожит и снегом присыплет. Да поверх того снега другим концом лопатки следы понаставит. Вот бежит красная лиса, умненько поглядывает, думает себе: «Ну-к! Безопасной мне тут, зверю, ход! Другие пробегали этим путем-дорогою, следы поостав-ляли, сем-ко и я пробегу!» Да и попадется... «Охти, — заверещит. — Перехитрил меня Ондрей-охотник!» А куда денешься?

Подробнее



ОНДРЕЕВА ПУГОВИЦА

 Шел Ондрей, видел: под ногами, под толстым льдом, метались куницы. С осени высокая вода была, потом ударили скорые морозы. Тут и встал меж деревами лед, подо льдом — высокие хрустальные хоромы: чисто, пусто, воздух попадает через трухлявые старые пни. Ондрей идет, слышит, куницы подо льдом радуются: хорошохонько, мол! Живы будем. Ноне все лето белки плыли озером с пудожского берега на нас, куниц, войной. Да здесь им нас не достать. Пусть себе порскают, покуда их Онд-рей-охотник не добудет. Они — пудожские. Ондреева знатья не ведают!
 Тут Ондреева собака белку и облаяла. Выстрелил охотник, не попал. Несвычно такое Ондрею! Он и в другой раз приложился, он и в третий... дело нечисто: пули, не долетая, падают! Один только заряд и остался. А белка — вот она: дразнится, зубки скалит, будто смешно ей до ужасти. Еще и шишками кидается. Голосенко тоненький, как паутинка, но до чего же слова обидные верещит! «Ха-ха, — пищит, — глянь-ко, дедушко, на неудалого стрелка! Того не ведает, что тебя простая пуля не берет, а только медная, серебряная или золотая!»

Подробнее



МЕРА ОНДРЕЕВОЙ СИЛЫ

 Мужики сидят на кряжике. Промеж них — разговор: «Нету меры Ондреевой силе!» — «Есть мера». — «Нету...»
 Поспорили. Сговорились Ондрееву силу испытать. Нагрузил это мужичонка полон воз снопов. Нивья-поля у него в низинке, рига на горе. Лошадь и не тянет. Вот он Ондрея жалостно кличет: «Помоги, Ондре-юшко!»
 Ондрей силы своей не жалел: со всей охотой плечом к возу приналег. Сосед вожжи на дышло намотал — коню и деваться некуда, конь вспять идет...
 «Худ конишко-то у тебя, ничего не тянет». — «Ох, худ, что делать, ав-вой...» Мужик глаза прячет.

Подробнее



МЫ — ПУСТОШКИНЫ

 Надтреснутые долбленые лодочки-однодеревки. («Рухть!» — назвал мне их старичок с коромыслом — сказал, как кашлянул. Торопился он, расплескивая колодезную яркую воду.) В зеленые холмы вросли столетние цвета старого серебра избы, переливались перелески красками июля. Сюда, в Горнее Шелтозеро, я шел по знойным, пахнущим переспелой земляникой и молодой малиной полям.
 — Чаю пить! — торжественно
пригласил меня белоголовый дедушко. Тот самый, что только что озабоченно пробегал с коромыслом.
 Я закрыл этюдник. На огромном семейном столе в просторной, пустой избе разводил пары крохотный самоварчик. В дедовых глазах совсем детская плескалась радость.
 — Вижу — человек идет. И — за водой! Мой самовар скорее всякого другого в деревне поспевает — литровый! Это моя Шултаполай! —
хвастался столетний. — По-русски сказать — Шутливая Пелагея... шутница!
 Крохотный самоварчик в этот день кипел не переставая. Вскоре я протоптал кратчайший — по крапиве! — путь на колодец. В избу постепенно набежало всякого — старого и молодого — народа. Это здесь было слышано про незапамятную легендарную старину, про бородатого мальчика Барда и его светлокосую Айри, про мудрого Велля и про обыкновенную жизнь хозяина дома, Георгия Федоровича Зайцева.

Подробнее