Warning: fopen(/var/www/fastuser/data/www/acere.ru/engine/cache/related_683.tmp): failed to open stream: пФЛБЪБОП Ч ДПУФХРЕ in /var/www/fastuser/data/www/acere.ru/engine/modules/functions.php on line 337 Warning: fwrite() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /var/www/fastuser/data/www/acere.ru/engine/modules/functions.php on line 338 Warning: fclose() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /var/www/fastuser/data/www/acere.ru/engine/modules/functions.php on line 339 Версия для печати > К СЕВЕРУ ОТ РИО
На главную > О СТРАНЕ И МИРЕ > К СЕВЕРУ ОТ РИО

К СЕВЕРУ ОТ РИО


...Обнаружена шлюпка с тремя людьми на борту, подающими сигналы, красным флагом. 10.40. Объявлена тревога «Человек за бортом». 11.00. Люди и шлюпка подняты на борт. (Из вахтенного журнала теплохода «Павлоград»)
 Дождь привязался к нам еще на Мадагаскаре и почти полтора месяца неотступно следовал за судном, как верный пес за хозяином. Дождь то лениво шелестел по палубе и надстройкам, погружая все вокруг в серую неприглядную пелену, то клокотал и оглушительно барабанил по стеклам иллюминаторов, и не было слышно за ним ни стука двигателя, ни голосов ветра, ни долгого шороха волн, разбивающихся о корпус «Павлограда». Порою казалось, что нет в мире ничего, кроме дождя и тоскливой безбрежности зимнего океана да редких чаек, зависающих над мачтами.
 Сантус был последним портом погрузки. Отсюда начинался путь домой, в родное Северное полушарие. Судно направлялось из зимы в лето, еще не зная, что ему суждено вернуться назад.
 Над Южной Америкой и океаном вертелись циклоны, рожденные, должно быть, в ледяных пустынях Антарктики, и несли с собой дожди, штормы и холода.
 Утро 26 августа 1984 года было штормовым. Видимость то падала до 2-3 кабельтовых, то увеличивалась до нескольких миль. Вереницы 8-метровых водяных холмов катились с запада и деловито перебрасывали через фальшборт длинные пенистые гребни. Океан валял тяжело груженный «Павлоград» с борта на борт, как детскую игрушку ваньку-встаньку, и окутывал его дождями.
 Ночью прошли траверз Рио-де-Жанейро и легли курсом на восток, все дальше удаляясь от берегов Бразилии. Подхваченное попутным течением судно резво уходило от свирепого шторма, разразившегося в южных районах Атлантики.
 — Еще двое-трое суток — и мы выскочим из этих гиблых мест и войдем в зону штилей и теплого солнца, — мечтательно проговорил капитан, разглядывая ходовую карту на штурманском столике. — И до самого Гибралтара будем отогреваться.
 Это был его первый капитанский рейс. Капитану Чебаненко 39 лет, большая половина из которых отдана морю.
 — В Гамбурге должны быть числа десятого-одиннадцатого. Двое суток на выгрузку — и Ленинград.
 Очевидно, его морская судьба складывалась счастливо. В 18 лет — матрос 2-го класса, в 39 — капитан.
 — А там и отпуск. Вы, доктор,
тоже в отпуск?
 — Пора прощаться с морем навсегда, Леонид Александрович.
 Занятый своими мыслями, он не услышал меня, перебросил страницу вахтенного журнала и молча вышел из рубки. Часы на переборке показывали половину одиннадцатого.
 Во время шторма судно всегда кажется пустынным, вымершим — безлюдные палубы, закрытые двери кают, ни души в коридорах. Шторм останавливает время и погружает людей в немоту. Говорят, причиной тому химические сдвиги в крови.
 Вахтенный штурман на мостике угрюмо молчал, уткнувшись лбом в смотровое окно.
 Полубак судна окутывался белым облаком брызг. Разбиваясь о надстройку, поскуливал ветер. Клубящееся небо висело низко над морем и растворяло горизонт.
 Телефонный звонок был внезапен, как выстрел. Вахтенный штурман прижал к уху трубку и мгновенно насторожился. Схватив бинокль, он выскочил на крыло мостика. Хлопнула дверь: в рубке появился капитан.
 — Они машут красным флагом! — прокричал с крыла штурман, впившись в бинокль.
 — Не упускайте их из вида! — быстро распорядился капитан, кладя ладонь на ручку машинного телеграфа. — Ни в коем случае не упускайте их из вида!
 Я глядел в бинокль, но ничего, кроме беспорядочной толчеи волн, обрамленных всклокоченной пеной, не видел.
 — Лодка прямо по корме! — громко доложил вахтенный. — В лодке трое!
 И тут я увидел ее. Она на секунду взлетела на гребень — желтая и крохотная, как спичка, — и, окутавшись пеной, исчезла в ревущем океане.
 — Лево руль! Объявить тревогу «Человек за бортом»! — гремел всегда спокойный голос капитана. —
Шлюпку левого борта к спуску!
— Есть!
 Кренясь влево, судно сбавляло ход. Я вглядывался в то место, где только что видел лодку, но там ничего, кроме сталкивающихся волн, не было.
 Звонки громкого боя захлебнулись в своей металлической трели — тревожной, как набат, — и наотмашь ударили по барабанным перепонкам. Казалось, волны от неожиданности остолбенели, остановившись на бегу, и в гребне одной из них вспыхнул красный флажок.
 Я не заметил, как на крыле мостика появились с биноклем первый помощник капитана и штурман Георгий Георгиевич.
 — Лодка слева на траверзе! — донесся с крыла голос Георгия Георгиевича.
 — Шторм-трап с левого борта! — крикнул капитан.
 Мой взгляд замер на белой массивной стрелке кренометра. Она неотвратимо приближалась к отметке «50». «Крен пятьдесят градусов!— мелькнуло в мозгу. — Десять тысяч тонн стали сместились к борту...» Мысль оборвалась.
 Судно лежало на боку. На его палубу рушилось море. Пальцы, вцепившись в поручень, побелели.
 Стрелка кренометра прилипла к самой крайней отметке шкалы. Время остановилось. Все происходящее казалось сном, в реальность которого трудно поверить. Белый лист ходовой карты, соскочивший со штурманского столика, был похож на волшебный ковер-самолет.
 — До лодки пять-шесть кабельтовых!
 По палубе в ликующей бесшабашности разгуливали волны и, сталкиваясь, взметали вверх белые смерчи брызг. Ветер выл на одной ноте, леденящий душу, как предсмертный крик раненого исполина.
 Стрелка кренометра вздрогнула и упала на несколько делений вниз.
 — Лодка сорок пять по левому
борту! — крикнул с крыла Георгий
Георгиевич.
Я понял маневр капитана. Рискуя, он выполнял циркуляцию на малом ходу, чтобы не потерять лодку из поля зрения.
 Судно ' тяжело выпрямлялось, сбрасывая с себя многотонную тяжесть воды.
 — Лодка пятнадцать градусов по левому борту!
 «Павлоград» вставал на киль. Матросы в ярко-оранжевых нагрудниках бежали по палубе.
Шторм-трап полетел за борт.
 Через минуту-две лодка была видна уже и без бинокля. Она то пропадала в разломе волн, то скорлупкой взлетала на гребень. Одна из фигурок в лодке без устали размахивала красным флажком на длинном древке. С верхнего мостика судна лодка казалась такой крохотной, такой хрупкой, что было непонятно, почему до сих пор ее не поглотил бушующий океан.
 Маневрируя, «Павлоград» прикрывал лодку своим большим телом. Она была уже у самого борта, и в бинокль я различал лица людей. Бородач в соломенной шляпе сидел на корме, держа обеими руками -румпель, рыбак в черном комбинезоне размахивал флагом, третий стоял на носовой банке и что-то кричал.
 Подошедшая волна подбросила лодку вверх, оголяя красное днище, и в ту же секунду с палубы полетела выброска. Рыбак на носу ловко поймал ее, прижал к груди и, потеряв равновесие, свалился на туши акул, лежащие на дне лодки. Второй рыбак отбросил «флаг» — это была рубашка на бамбуковом шесте — и принялся быстро выбирать выброску. Пригнувшись, один из матросов бежал к кабине крана. Боцман пытался завести петлю под нос лодки.
 Бородач на корме удерживал свое суденышко у высокого борта «Павлограда».
 Прыжок! И один из рыбаков повис на раскачивающемся шторм-трапе. Через секунду несколько рук подхватило его и перенесло через фальшборт на палубу. Это был мальчишка лет пятнадцати. По его лицу струилась вода. Он сделал шаг, другой и бессильно упал.
 — Доктор, — обернулся ко мне капитан, — очевидно, нужна ваша помощь.
— Вижу.
 Когда, захватив в каюте свою медицинскую сумку, я выскочил на палубу, все трое рыбаков были уже на судне. На выведенной за борт стреле раскачивалась желто-красная лодка «Луанда».
 Потом капитан расскажет мне, как была замечена «Луанда»: «Я зашел в радиорубку, машинально посмотрел в иллюминатор, и мне показалось, что в гребнях волн мелькнула лодка прямо на траверзе судна. И тут же мне подумалось: «Что же может делать в штормовом море и так далеко от берега малюсенькая лодка?» Я внимательно вгляделся в море и еще раз увидел ее и позвонил вахтенному штурману. Остальное вы знаете...»
...Спасенные — граждане Бразилии: Элма Соари, Сума Барбоса, Анулар да Сильвио. (Из вахтенного журнала теплохода «Павлоград»)
 У спасенных рыбаков ни переломов, ни серьезных ушибов не оказалось, хотя состояние самого младшего из них — 16-летнего Анулара да Сильвио — меня настораживало. Мальчишка был бледен, как простыня, которой его накрыли после теплой ванны. Зубы мелко постукивали. Слабый пульс частил. Нижнее давление не прослушивалось. Анулар неподвижно лежал на койке, уперев взгляд в подволок. Погруженный в полузабытье, из которого его не вывели даже болезненные инъекции, он почти не реагировал на мои вопросы. Я готовил капельницу.
 Рыбак в комбинезоне, ожидая своей очереди в ванну, привалился спиной к теплому калориферу и заснул.
Бородач казался бодрым.
 — Где мы находимся? — спросил он. — Я забыл прочитать название судна.
 — На советском теплоходе «Павлоград».
 Он глубокомысленно промычал, сбрасывая мокрую насквозь одежду, поцеловал серебряный крестик на черном шнурке.
— Русские, значит?
— Русские, сеньор Элма.
 — Как далеко от берега вы подобрали нас? — Голос бородача был сипл, но энергичен.
 — До берега чуть более двадцати миль.
 — А вы не ошибаетесь, доктору? — Он закутался в шерстяное одеяло, потянулся к кружке с горячим бульоном, недоверчиво хмыкнул.
 — Таковы расчеты вахтенного штурмана.
Руки, держащие кружку, дрожали.
 — Мы трое суток в море. Я так думаю, что мы трое суток в море.
Его красные от бессонницы и ветра глаза остановились на мне. — Сегодня двадцать шестое, — уточнилон. — Так?
 — Так, сеньор. Шкипер «Луанды» — вы?
Он кивнул.
 — Я владелец и мотобота, и сетей. — Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось. — Сетей, которые взяло море... Если мы так недалеко от берега, значит, нас носило по кругу.
 — На корме мотобота написано:
«Кабо-Фрио». Это что? Порт приписки?
 — Так, сеньор, называется наш поселок.
 Рыбак в комбинезоне сдавленно вскрикнул во сне и открыл глаза. Я указал ему на дверь, ведущую из лазарета в ванну. Он понял и засмеялся, но неожиданно смолк и поднял глаза на шкипера.
 — Ступай, — лениво разрешил бородач.
 Я сунул градусник под мышку Анулару и поинтересовался:
 — Вам не трудно говорить, сеньор Элма?
 — Ничуть, сеньор Леониде! —
небрежно ответил он, переиначивая мое имя. — Спрашивайте, пожалуйста. Я здоров. И не в таких переделках бывал. — Он откинулся на спинку кресла, прижал кружку к щеке.
 — Итак, трое суток тому назад вы вышли в море?
 — Трое полных суток и одну ночь, — уточнил он, ставя кружку на стол. — Мы вышли вечером, с приливом.— Он размял заскорузлыми пальцами сигарету. — К рассвету мы намеревались вернуться в Кабо-Фрио, как обычно.
 За дверью, в ванне, плескалась вода. По стеклам иллюминаторов стучал дождь.
 — Шторм внезапно налетел.
За полчаса буквально. Восьмисильный движок не выгребал против волн.
Мотобот начало заливать.
 Бородачу было лет сорок, может быть, немногим больше. Его костистое горбоносое лицо казалось восковым и жестким. Очевидно, он был властным шкипером.
— Мы привязались к сетям и дрейфовали. Сети удерживали нас на волне, как плавучий якорь. Горючее я берег на всякий случай. Сначала нас несло на восток, прямо в океан. Видимость была не больше кабельтова — дождь хлестал. Потом ветер зашел к северу, и нас поволокло на юг. — Он ткнул окурок в пепельницу и тут же закурил следующую сигарету, жадно затягиваясь. — Да, так оно и было, сеньор Леонидо.
 В лазарет заглянул первый помощник капитана с кипой новеньких роб в руках.
 — Пускай переоденутся, — сказал он и положил робы в изножье кровати.— Сейчас ребята обувку подберут. Что-нибудь нужно?
 — Да нет, Владимир Васильевич.
Все необходимое в наличии.
 — Лоцманскую каюту подготовили. Пускай кто-нибудь перебирается.
 В лоцманскую каюту я решил поселить шкипера. Он не нуждался в моей помощи.
 — Куда мы плывем? — спросил неожиданно Элма. — В Россию?
 — В Рио-де-Жанейро, в ближайший порт.
— До Рио сколько?
 — Восемьдесят миль. Почему, сеньор Элма, у вас не оказалось пресной воды?
Он поморщился.
 — Мальчишка плохо принайтовал анкерок, и его смыло волной в первый
же день дрейфа. Продуктов у нас с собой тоже не было.
 — В лодке я видел двух небольших акул.
 — Мы их только сегодня поймали.
На блесну. — Шкипер ткнул дымящейся сигаретой в сторону койки. —
Он, Анулар, поймал. У акул очень мягкие десны и вкусные, доктору Леонидо, особенно когда в брюхе пусто. — Он осклабился, обнажив крепкие зубы. — Сегодня мы перекусили.
Его босые ноги в моих войлочных шлепанцах уперлись в калорифер, взгляд нетерпеливо скользнул по двери ванны.
 Я еще раз сосчитал пульс Анулара, закрепил манжетку тонометра и поставил капельницу.
 Элма вяло наблюдал за моими действиями, и лицо его, кроме усталости и тупого равнодушия, ничего не выражало.
 — Хорошо, что «Луанду» удалось поднять на борт, — зевнул он. — Без лодки — гроб.
 — Хорошо, что вас спасли, сеньор Элма.
 — На то была воля божья. Она послала ваше судно.
 Я промолчал, регулируя капельницу.
 — Мимо нас за эти трое суток прошло, как минимум, штук двадцать
больших судов. А вчера панамец прошмыгнул — верьте мне, сеньор,— прямо в кабельтове от мотобота и даже хода не сбавил — зачем капитану лишние хлопоты? — Он кивком указал на капельницу. — Вы думаете, Анулар заболел?
 — Сильное нервное потрясение.
Переохлаждение организма.
 — Да, холодновато было, — согласился он. — Зима. — И, привстав, заглянул в иллюминатор, за которым ничего, кроме штормового моря, не было видно.
 — Думаю, мальчику придется посидеть на берегу. Возможно, понадобится помощь врача-психиатра.
 — А кто его кормить будет? — грубо спросил шкипер, не оборачиваясь. — Или вы думаете, у него есть добрый дядюшка с мешком крузейро? Будет ходить в море, как раньше.
Подыхать с голоду никому неохота, доктору, — заключил он, опускаясь в кресло.
 Я положил к ногам Анулара грелки, накрыл его одеялом. Мальчик благодарно улыбнулся, что-то тихо промычал и попытался приподнять голову.
 — Отца Анулара забрало море, и теперь Анулар — кормилец семьи, и поверьте мне, сеньор, я даю ему возможность хорошо заработать.
Люди должны помогать друг другу, сказано в Писании.
— Горек ваш хлеб, сеньор Элма.
 — Хлеб свой насущный человек добывает в поте лица своего, —
серьезно ответил он, морщиня лоб. —
Всякий честный хлеб труден.
 Качка усиливалась и становилась резче. Гребни волн взметались до иллюминаторов лазарета. Судно шло обратным курсом, навстречу циклону, гигантским волчком вертящемуся над океаном.
 Шкипер заснул на полуслове, уронив голову на грудь. Руки его крепко сжимали подлокотники кресла, как всего лишь час тому назад румпель «Луанды».
Всхлипывая во сне, спал Анулар...
 К вечеру моему больному стало лучше. Нормализовался пульс, и поднялось кровяное давление. Борясь с желудочными спазмами, он осилил кружку куриного бульона. Сознание Анулара было ясным, но. страх, застывший в глазах, не таял, и я знал, что против него бессилен весь мой фармакологический арсенал.
 Переодетый в робу с синей эмблемой Министерства морского флота, шкипер Элма чинно восседал в Красном уголке в окружении матросов и о чем-то рассказывал жестами. Из его дремучей бороды торчала сигарета. Вторая запасливо была заткнута за ухо.
 «Павлоград» входил на внешний рейд Рио-де-Жанейро.
 ...Внешний рейд порта Рио-де-Жанейро. В течение вахты судно испытывало сильную смешанную качку от волн и зыби. Крен достигал 40 градусов на оба борта. (Из вахтенного журнала теплохода «Павлоград»)
 В 22 часа капитан связался по УКВ с радиоцентром.
 «Рио-радио, Рио-радио! Я советский теплоход „Павлоград"».
 Ветер стихал, но с океана шла крупная зыбь и раскачивала судно, кладя его почти на 40 градусов. Вдали, над городом, мерцало электрическое зарево. В очистившемся от туч небе прыгали крупные, как блюдца, звезды.
 «У меня на борту спасенные бразильские рыбаки».
 Вахтенный оператор Рио-радио был вежлив.
 «„Павлоград", вы обратились не •по адресу. Вам следует связаться с дежурным офицером военно-морского отдела».
 «Рио-радио, десять часов тому назад мы отправили вам радиограмму».
 «Возможно, капитан, но сегодня воскресенье. До связи, „Павлоград"».
 «А я чем могу вам помочь?» — спросил на плохом английском дежурный офицер военно-морского отдела, очевидно не поняв капитана.
 «Нам не требуется никакой помощи. Снимите с «Павлограда» своих соотечественников».
 «Хорошо, сэр. Часа через два-три я выйду на связь с вами, но предупреждаю заранее, что все это весьма сложно».
 Воскресный Рио-де-Жанейро, отходящий ко сну, ничем не желал себя утруждать.
 — Мы не знаем, что с нашим
грузом,— проговорил капитан,
нервно расхаживая по мостику. — Но в такую болтанку опасно посылать людей в трюм.
 «Павлоград» удерживался на якоре в полутора милях от скалистого острова Ильха-Роса.
Ночь переваливала на вторую свою половину, капитан не уходил с мостика.
 Офицер вышел на связь во втором часу ночи.
 «Из-за шторма не можем к вам выслать ни лоцмана, ни спасательного катера, но, если вам угодно, вы можете следовать на внутренний рейд самостоятельно».
 «Я не вправе рисковать людьми и судном!» — сказал капитан.
 «В таком случае, если вам угодно, вы можете следовать своим курсом и сдать рыбаков в порту Витория или Сальвадор».
 «„Павлоград" идет в Европу, в Гамбург! При чем же тут Сальвадор?!»
 «Ничего большего я вам сообщить не могу, но, если вам угодно, вы можете ждать, пока утихнет волнение, и мы сможем выслать к вам лоцманский катер».
 На ходовом мостике было слышно, как тяжело вздохнул дежурный офицер, выговорив столь длинную фразу.
 Капитан сунул трубку радиотелефона в гнездо.
 — Будем ждать, пока стихнет зыбь. Именно так нам угодно! —
сказал он и, зло хлопнув дверью, ушел с мостика.
 Я спустился на свою палубу. Держась за поручень, добрался до лазарета. Дверь была на штормовом крючке. В лазарете горел свет.
 Рыбаки не спали. Очевидно, шкипер, смолкнувший при моем появлении, держал совет.
 — Что нового, сеньор Леониде? — спросил он.— Когда нас снимут?
 Улыбающийся Анулар сидел на корточках, привалившись спиной к калориферу. От его болезни не осталось и следа.
— Как дела, Анулар?
 — Спасибо, сеньор. — Он показал большой палец. — О'кэй! — И без заботно засмеялся, запрокидывая голову.
 — Зыбь, сеньор Элма. Спасательный катер не может подойти к борту.
Шкипер кивнул.
 — Одним словом, снимать нас не торопятся. — Он подавил зевок, затряс головой, сгоняя сон. — И действительно, зачем им торопиться из-за каких-то рыбачков из Кабо-Фрио?
 — Вот если бы, доктору, вы спасли яхту миллионера... — вступил в разговор третий рыбак.
 — Ха-ха-ха, — деланно рассмеялся шкипер, тряся бородой. — Миллионера спасли бы сами бразильцы и урвали бы хороший куш за спасение. А что с нас возьмешь?! Сколько крузейро мы стоим?!
 — Человеческая жизнь, сеньор Элма, не измеряется в крузейро.
 — Ха-ха-ха, — снова рассмеялся он, и смех его был неприятен и не уместен, как на похоронах.— Человек стоит ровно столько, сколько у него на счете в банке. Или вы не знаете этого, доктору? Или вы только вчера родились?
Рыбаки засмеялись.
 — Не обижайтесь, сеньор Леониде. Я пошутил. — Он сбросил щелчком пепел с сигареты, потянулся. —
Я понял: до утра можно спать спокойно и никто нас не потревожит.
 — До утра наверняка, сеньор Элма. Но зыбь стихает.
— Знаю...
 ...12.50. Внутренний рейд п. Рио-де-Жанейро. Машина в полной готовности. На борт поднялись представители властей для оформления снятия потерпевших. Экипаж судна начал дополнительное крепление груза листовой стали в пакетах в связи с частичной его подвижкой.
(Из вахтенного журнала теплохода «Павлоград»)
Утро 27 августа было серым: серое небо, серое море, серый хребет Ильха-Роса, серые корпуса судов, укрывшихся от шторма на внешнем рейде, серые строения города вдали.
 Шторм в океане выдыхался, и волны, катящиеся к борту, едва достигали 6-7-метровой высоты. Качка становилась плавной и не столь изматывающей, как ночью.
 Мы знали, что к нам уже вышел лоцманский катер. Для снятия людей и мотобота портовые власти решили ввести «Павлоград» на внутренний рейд, в бухту Гуанобара, хорошо защищенную от непогоды высокими берегами и цепью гор.
 Капитана волновало состояние груза: впереди был долгий переход через неспокойную Атлантику.
 — Формальности оформления прихода и отхода судна, снятия рыбаков займут несколько часов,— сказал он, поднявшись на мостик. —
Это время необходимо использовать для подкрепления груза. Боюсь, такой возможности в океане у нас не будет.
 Несмотря на бессонную ночь, Че-баненко не выглядел усталым. Подтянутый, в ладно сидящей форменной тужурке с золотыми шевронами, он был похож на человека, собравшегося нанести официальный визит высокому начальству.
 — Штормовые сутки не могли несказаться на креплении груза. Очевидно, придется объявить аврал.
 Старпом, раздувая щеки, делал понимающее лицо и кивал головой в пляжной кепке.
 — Сделаем, Леонид Александрович. Все будет сделано...
 Шкипер Элма осматривал свой мотобот, принайтованный к крышке третьего трюма.
 — Вижу лоцмана, — сообщил вахтенный штурман, опуская бинокль. — Справа по корме.
 Красно-белый катерок нырял в волнах, окутанный косматым облаком брызг так, что его почти не было видно. Он подскочил к судну кабельтова на полтора, резко развернулся и подбежал к берегу, захлестываемый зыбью, как бабочка сачком.
 — Не рискнул, — холодно констатировал капитан, провожая катер биноклем.
 — Во всех трех трюмах груз нуждается в подкреплении, — доложил второй штурман, появляясь на мостике. — Ослабли крепежные концы. Некоторые пакеты сместились.
 — Что и следовало ожидать, — уронил капитан, опуская бинокль.— Как наши рыбаки? — обернулся он ко мне. — Мальчишка как?
 — В медицинской помощи ненуждается.
— Отлично!
 Ветер, сменивший направление, гасил зыбь. В небе проклюнулся краешек тусклого солнца. Греческий танкер, штормующий по соседству, снялся с якоря и ушел в море.
 Около полудня на горизонте появилась темная точка. Это был лоцманский катер. Ловко прыгая с гребня на гребень, катер направлялся к «Павлограду».
 — Подготовить шторм-трап с левого борта для приема лоцмана,— распорядился капитан.
 Палуба мелко задрожала: вахтенный механик запустил двигатель. Пробегая в клюзе, застучала якорная цепь. Судно разворачивалось.
 — Ну вот, кажется, через час мы и расстанемся с вами, доктору,— сказал Элма. — Спасибо за все. Анулар тронул меня за рукав.
 — Как вы думаете, сеньор Леониде, наши в Кабо-Фрио знают, что мы живы?
 — Конечно! Радиограмма отправлена еще вчера вечером. Думаю, ваши близкие уже приехали в Рио.
 — Да, тут недалеко, — поддержал меня Элма, разглядывая наплывающий город. — Всего три часа на рейсовом автобусе.
Судно входило в бухту Гуанобара. С левого борта, хорошо видная в бинокль, тянулась узкая полоска знаменитого пляжа Капакабана,теснимая к воде грядой высотных зданий. По ажурной арке моста, перекинутой через бухту, без устали бежали автомобили, сливаясь в бесконечную пеструю ленту. Над мачтами «Павлограда» гудел порывистый ветер, а вода бухты казалась тихой, как в реке, да и сама бухта была похожа на неторопливую извилистую реку, стиснутую обрывистыми берегами.
 Загрохотал якорь, и тут же к борту приткнулся полицейский катер.
 Элма усмехнулся, громко прищелкнул пальцами и ушел с палубы.
 Еще минут через пять к нам подвалил щеголеватый катер капитана порта и на судно поднялись усатые сеньоры в модных костюмах. Весело переговариваясь и смеясь, они направились прямо в каюту капитана, пронося по трапам запах одеколона и дорогого табака.
 Матросы спустили на воду мотобот. Элма прибуксировал его к полицейскому катеру, махнул на прощание соломенной шляпой.
 Через полчаса отошел от парадного трапа и второй катер с раскрасневшимися и еще более веселыми сеньорами.
 В тот день мы еще раз увидели наших рыбаков. После ужина кто-то включил в Красном уголке телевизор, и во весь экран выплыло бородатое лицо шкипера «Луанды». Хмурясь, Элма что-то говорил в микрофон, но слов не было слышно. Потом оператор крупным планом показал лодку, вытащенную на берег, и пожилую женщину в черном, прижавшую к груди Анулара. Женщина плакала.
 Раскачиваясь, «Павлоград» уходил в море. По иллюминаторам снова барабанил опостылевший дождь, и торопливо шумели волны, разбиваясь о корпус судна...